ситуациях, когда индивид берет в расчет других людей в качестве именно индивидов, а не просто средств. Теории интеракционизма тоже развиваются в данном направлении.

Эти работы связаны с изменением парадигмы. Речь уже больше не идет об объяснении, как ориентация на нормы, которую исследователь приписал индивидам, может выражаться в поведении (и, следовательно, способствовать достижению порядка). Исследователь пытается учесть то, как сами индивиды согласовывают свои действия друг с другом. Индивид становится интерпретатором для понимания действий других и их предвосхищения. Подход к пониманию присутствует уже у Вебера, но только с появлением интеракционизма внимание переносится на операции взаимодействия, совершенные индивидами в различных ситуациях, и на динамику согласования. Абсолютная значимость правил или норм ставится под сомнение и акцент в анализе смещается в сторону интересов, которые заставляют людей (особенно профессионалов) приспосабливать тактику и адекватные умения к ситуации (Hughes, 1971, Becker, 1991/1963) и достигать локального согласия между большим количеством целей (Strauss, 1979, 1992). Термины частных интересов и согласования, взятые из экономической модели, позволяют построить модель локально реализованного равновесия, наперекор концепции глобальных норм. Вопреки концепции общества как равновесной системы, выдвинутой Парсонсом, чикагская школа настаивает на изменении. Стабильность должна быть объяснена и не является изначально данной, а понятия «соглашения» и «мира» создают предпосылки для динамического анализа локальных порядков (Becker, 1988/1982, см. введение P.-M. Menger)¹. От равновесия действия мы переходим к равновесию смысла или верований, когда важными становятся интерпретации и ожидания. Аналогичные изменения происходят и в экономической теории, с распространением заимствованного у Мертона понятия самореализующегося верования (Merton 1968, pp. 475-490).

• Интерпретация и ее основания

Анализ интерпретации действий восходит к традициям герменевтики. Начиная с герменевтики Шлейермахера, замысел герменевтического подхода выходит за пределы толкования текстов и распространяется на понимание любого «странного» дискурса. Странность очерчивает границы непосредственного понимания и строящегося на его основе предположения. При ее появлении исключен обмен утверждениями предсказуемого и «механического» содержания. Возможным становится лишь дискурс, который претендует на реконструкцию оценок и намерений собеседника (Schleiermacher, 1987/1826, pp. 156-162). Отношение между пониманием в общем и улавливанием деталей лежит в основе герменевтического размышления, это два симметричных движения, дополняющие друг друга в замысле знаменитого герменевтического круга. Прямые и обратные связи между общими принципами и конкретным дискурсом заставляют нас интерпретировать, и здесь уместна аналогия с противоречием между общими рамками действия и собственно действием, противоречием, с которым мы сталкиваемся при решении задачи координации действий. «Охватывание сущности, целого» может базироваться в письменном дискурсе на общих ориентирах (предисловии и содержании) и на методах общего восприятия (листание) (id., p. 1 76). Рикер продолжает эту традицию, переходя от толкования текста к толкованию действия. Он настаивает на внимании к отпечаткам, документам, «памятникам», которые являются конституирующими элементами действия в той же мере, в какой

¹  Как подчеркнул Менгер, концепция «мира» в интеракционизме Беккера лишь акцентирует организационные факторы и не совпадает с феноменологическим подходом «пережитых» миров.